Он знал: там, наверху, откупив землю, построили свои новые особняки два разбогатевших на флаерсном деле супервайзера. С недавних пор, как пара горных орлов, воспарили они в вышине, над взятым на контроль микрорайоном, визуально и с помощью оптики наблюдая за работой разносчиков на его улицах.
Разумеется, флаерсы в домах супервайзеров, как таковые, были ненужны этим людям. Всего лишь: от разносчиков они требовали неукоснительного, идеального выполнения своих обязанностей, но эта дополнительная мука в окончании дня, выпадавшая по прихоти контролеров на долю уже уработанных флаеристов, раздражала неимоверно.
В тот день, возвращаясь в Монреаль по глубоким заснеженным колеям дачного острова, красный кирпич камьона двигался мягко и убаюкивающе, словно по вате. Истомленная к вечеру братва внутри фургона полегла пластом и обстановка складывалась неважнецкая: бойцы вконец понурились, пряча глаза от босса. Несколько бодрее других выглядел «Борода» и высокий сухопарый парень лет тридцати пяти с крепкими собачьими челюстями, удивительно похожий и на бывшего зэка, и на зонного политработника одновременно.
«Бороде» было уже за пятьдесят с хвостиком; на флаерсах он был впервые; ходил тяжело, но характер, как выяснилось, имел злобный, несговорчивый. В один из переездов в фургоне на новый маршрут «Борода», казалось бы, ни с того ни с сего, чуть ли не с кулаками набросился на того бывалого бойца , что, наоборот, выбрит до синевы и -- не то «ЗКа», не то сотрудник исправительно-трудовой колонии.
Наткнувшись в фургоне на стеклянную большую бутылку с изображением рогатой бычьей башки «Борода» поинтересовался:
-Это пиво, что ли?
-Пей, пей! –съязвил вдруг «Политработник». –Это моча!
-Ах ты, сволочь! –бешено заорал «Борода» и, сдернув глухие темные очки с диоптрием, обнажил под ними битую-перебитую переносицу. --Я десять лет назад вымелся из Союза, чтобы не видеть таких тухлых рож, как у тебя! Знаю я ваш рабоче-крестьянский юмор и культурку общения. Ты откуда взялся тут, падла?!
-Кто падла?
-Ты падла! А что?
-Зарежу! – завизжал «Политработник».
-Убью! –судорожно сжал в руке пивную бутылку «Борода»...
Днем, из опасения чрезвычайных происшествий, босс ни разу не поставил этих двух задиристых мужиков на один маршрут. Но теперь, вечером, у него просто не оставалось выбора: оба хоть и выглядели утомленными, но посвежее других бойцов. И, поиграв желваками на скулах, командор нехотя указал на них:
-Сегодня пойдешь ты! И ты!.. Выходи!
Двое долго вываливались из надышанного тепла камьона и тут же пропали, как и не были, в густой мельтешне взметенного снега.
-Условно меня зовут Витя! – воткнул себе в грудь указательный палец сухопарый зек-политработник. –Наша задача выползти вон на ту горку и забросать паблисаками два отдельно стоящих дома... Их не видно за крутизной , но они там!
Бородатый напарник покрутил головой, соображая.
-А я Рокфеллер! – рассмеялся он своей давней придумке. И миролюбиво добавил: -- Аборигены часто спрашивают меня: «Ты ведь на родину вернулся, не так ли?».
Иль-Перро (по-французски это выглядит так: le-Perrot) означает в переводе остров имени Жюля Перро, который давным-давно был уроженцем счастливой Франции, был танцором и хореографом и в содружестве с Жаном Коралли в 1841 году поставил знаменитый балет « Жизель» на музыку Адольфа Адама .
Для нашего повествования, в целом, эти сведения являются некоторым «архитектурным излишеством». Так же, как совершенно несущественно для жителей, скажем, монреальского даунтауна, что остров этот находится прямо-таки у черта на куличках. На дорогу туда со всеми шоссейными пробками уходит не менее полутора часов. Да обратно столько же. И есть здесь еще долгий опасный мост над иссиня-черной, словно лакированной, водой с белыми клыками ледяных заберегов, связывающий норд-вестовский угол острова Монреаль с Иль-Перро.
Года два тому назад в этой и подобной ей Тьмутаракании начали функционировать первые русские бизнесы по разноске флаерсов. Бывшие советские инженеры, механики и программисты -- исторически обусловленные голоштанцы и голодрипанцы -- немало побегали и походили по этим отдаленным местам, сгибаясь в подбрюшине под тяжестью флаерсных мешков и паблисаков. Научившись толково звукоподражать местной речи, разжившись знанием и опытом, они -- где вскладчину, а где и одной семьей – выкупили, взяли на подряд или же в рент флаерсные дела.
Эти гористые и труднодосягаемые места достались русским из-за их дешевизны. Теперь, подкопив деньжат, «наши» двинулись на Кот-де-Неж, в Кот-Сан-Люк, их наемные работники бродят с рекламой пиццы и ресторанного фуда аж по даунтауну!
Не знаю, есть ли где еще в Канаде или в Северной Америке кроме как у нас, в Монреале, такая благодатная для иммигрантов без профессии форма заработка и форма торговой рекламы в виде разноски «флаерсов» по домам? В Торонто, по крайней мере, такого не заведено. Расстояния там умопомрачительные: один квартал обойти – восемь километров кругаля дать! Много не находишься. А наш городишко маленький, своеобразный -- всего на два миллиона жителей. И в связи с бурно-кипящей рекламной деятельностью на его улицах вспоминается незабвенный В. Высоцкий. Помните?.. «Ходят слухи по ушам, а беззубые старухи их разно-о-осят по домам!».
Тут надо сказать, что разноска флаерсов – занятие, отнюдь, не для старух и не для стариков. Потому что для такого дела надо обладать стальными жилами и, кроме всего, национальным характером. Ну, скажем, на сельскохозяйственных работах, таких, как сбор клубники, отличаются в скорости и аккуратности китайцы. Малоазийцы хорошо приспособлены для беспробудного сиденья в лавках, называемых здесь депаньерами. А русские люди – исконные ходоки. Из одного края поля в другое во время пахоты или жатвы. Из России – в Индию. К Ленину. К живому. А потом и к Мавзолею. Целеустремленность в нас заложена генетически. И даже оправданность усилий не обязательна.
На чем зиждится политика флаерсной рекламы? На тонко выявленных изъянах человеческой психики. Ежедневно и еженедельно с ярких листов бумаги, превосходно исполненных полиграфически, вам предлагают скидку на некоторые товары в строго регламентированные дни. И это действительно так. Правда, никому и никогда не докопаться в причинах скидок. Пересортица ли, сниженное качество или затоваривание? Представляется ясным главное – затащить вас в шоп, супермаркет или магазин. Будьте уверены: без дополнительной покупки вы не уйдете. Что и требовалось доказать. Потому что в другие дни эти же товары реализуются по завышенной стоимости. Средняя цена для торговца и складывается из дней скидок и дней завышения.
Флаерсы печатаются у нас в городе миллионными тиражами, немалые деньги на их изготовление предусматривают в своих бюджетах монреальские дельцы всех калибров. Выходит, оправдывает себя этот непривычный для нас вид рекламы!
-Пингвины они, что ли? Я имею в виду потребителей, – осторожно переставляя ноги по вихлястой дороге и вслух разглагольствуя обо всем этом, справлялся любознательный Борода у Вити. – Не понимают что ли механизма их обольщения?
-Может и понимают, – раздумчиво ответствовал Витя. – Да куда они денутся? С самолета, который уже в воздухе?
Flyer, кстати, по-английски очень многозначительное слово. Это и летчик, и быстроходная машина, и быстроногое животное. В разговорном жанре: честолюбивый человек. Для прояснения смысла слова «флаерс» более подходит fly – муха и fly-paper – липкая бумага от мух. Скорее всего, «для мух». Потому что после упрощения этого последнего словосочетания и рождается fly-er. Множественное число «flyers».
Более прямодушны в этом смысле и неиспорчены потомки веселых американских первопроходцев-французов, издавна обитающие в канадской провинции Квебек. Поноску разносчиков они называют «паблисаком». То есть, «мешок с публикациями». И ничего больше, никаких хитростей.
Вообще, все это флаерсное дело выглядит вполне благопристойно и благочинно: и волки сыты, и овцы целы. Другое дело, когда иммигрант ночами и днями, как проклятый, идет-бредет, скользя и спотыкаясь, по улицам во все глаза наблюдающего за ним чужого города.
Время от времени иммигрантом овладевает ощущение жгучей безысходности и ничем неостановимой жизненной катастрофы, происходящей с ним. Это не кино, где крутят долгие мансы о падениях самолетов в горах или в тундре, и о том, как потерпевшие крушение пилоты и пассажиры совместными усилиями успешно борются за выживание. В их ожесточенной борьбе эти несчастные люди ведомы животворной нитью надежды на то, что кошмар крушения когда-либо да закончится для них... А у иммигранта-разносчика даже с самым крепким телом такая надежда может быть лишь умозрительна.
Заползая по шоссе на оледенелую и заснеженную горку среди взрытой бульдозерами и безобразно обнаженной бурой земли, бородатый Рокфеллер по наивности новичка не переставал удивлятся тому странному образу жизни, который ведут жильцы этих двух невидимых и «отдельно стоящих» домов. Потому что путь наверх был один-единственный: по крутому шоссе на автомобиле. Пешком люди к тем домам никогда не хаживали. Дня два тому назад была оттепель, потом подморозило и каверзный черный лед выстилал теперь всю ширину пути, высовывясь из-под снега.
-Марихуану они что ли, там, на отшибе, выращивают? – отдирая сосульки с заиндевевшей бороды, поинтересовался Рокфеллер.
-Да пошел ты! – взвизгнул Витя, выкарабкиваясь на четвереньках.
И вдруг полетел вниз, в облаке серебристой колющей пыли, странно изгибаясь, ритмично и резко взмахивая руками, совсем не хуже, чем в балете какого-нибудь современного месье Перро, а то и самого Адама.
«Сволочь, разве такой поможет когда?» –вытягивая свое тело наверх по вспаханной им борозде и понимая, что без посторонней помощи ему не обойтись, думал Витя. –«Идет себе и посмеивается!»
После горячей схватки в дневном фургоне он ничего хорошего не ожидал от напарника. Бывший военный летчик из части, расформированной во время перестройки, Витя повидал, наконец, людей на гражданке и огорчился душой. «Волки, кругом одни двуногие волки!» – пришел он к выводу. Оттого и уехал с родины.
Последний бросок наверх был для него особенно опасен. Сорвешься – и вновь полетишь на острые камни или угодишь на кол, до времени скрытый пушистым снегом. Но когда Витя поднял голову, то увидел бородатое лицо своего ненавистного напарника. У того, видимо, были свои понятия о чести и о благородстве. Лежа на животе над краем обрыва, царапая и срывая вкровь пальцы о лед, сам едва на весу, Борода подавал Вите свою пустую сумку на длинной лямке с привязанным к ней поясным ремнем. Терпеливо и настойчиво, подбаривая себя матом, вытягивал Борода Витю из обрыва и помог ему встать на ноги.
-Давай не пойдем? – в сердцах предложил он после всего этого. -- Люди они, по всему видать, богатые. Зачем им флаерсы? Вот придем, а там написано «запрещено для паблисаков».
-Не баклань! – рыкнул Витя. –Тебя зачем сюда привезли, сумкин ты сын? Вот и иди!
На вершине холма ледяная дорога раздвоялась и ниспадающая волна запахов донесла до флаеристов щекочущий аромат жареного мяса и острых специй.
-Тебе налево, а мне направо, --скомандовал Витя.
-Нет уж! Ты налево, а я направо! Может, там лучше?
-Не дави понты! В натуре! –вновь по-боевому сузились глаза у Вити. –Надоел ты мне со своими примочками. Иди куда хочешь!
Когда Борода подобрался, наконец, к особняку, доставшемуся ему по собственной настырности, то оказалось, что особнячок этот не простой, а двухэтажный. Один письменный ящик в нем располагался внизу, ко второму – по обязательному служебному предписанию -- флаеристу следовало вскользить по наружной винтовой лестнице.
Борода растерянно оглянулся и увидел вдали постройку в один этаж с маячившей там в свете освещенного крыльца одинокой фигурой Вити. Очень двусмысленно хмыкнул тут Борода, осознав горькую ошибку в своем выборе и приятную -- в оценке характера Вити. Предлагая свой расклад тот, видимо, хотел облегчить жизнь перестарка Бороды. Или, безотносительно, брал на себя наиболее тяжелую часть задания, как, по его военным понятиям, и должно поступать наставнику по отношению к новичку.
Но делать Бороде было нечего. Стараясь пунктуально выполнить предписанные флаеристу обязанности, он сделал-таки отчаянную попытку оседлать лестничную площадку второго этажа, поскользнулся на льду и, чертыхаясь, крепко пересчитал ступеньки всей своей задницей.
Минут пять после этого, оставив мысль взобраться наверх и стоя внизу, флаерист безуспешно подбрасывал свернутые им в трубку яркие «пейперсы», стараясь, если не вложить в почтовый ящик, то хотя бы зашвырнуть их на верхнее крыльцо через перила. Однако «пейпы» для такого действия оказались слишком легкими, настоящий замах у Бороды не получался из-за тяжелой, сковывающей движения одежды, и подброшенные им «пейпы» издевательски планировали над головой, но, входя в пике, глубоко вонзались в наметенные сугробы.
-А хрен с ним! – вслух проговорил Рокфеллер и с облегчением сунул свою поноску в уже заполненный им почтовый ящик внизу.
Тут же перед ним распахнулась наотмашь дубовая рама двери в доме, и в потоке света из холла предстал перед флаеристом бровастый мужик-латинос.
-Ты! --небрежно ткнул он в сторону растерявшегося Бороды. – Завтра ты можешь не выходить на работу. Как твое имя, чтобы сказать твоему боссу?
-Да кто ты такой? –с полуоборота завелся «Борода». –И что тебе от меня надо?
-Я – супервайзер!
-Ну и что? Я не знаю, что это такое! Да не пошел бы ты куда подальше!
-Послушайте, мсье! --неожиданно мягко вступил в словесную перепалку подоспевший Витя.-- Я подошел сюда, чтобы помочь этому пожилому человеку доставить флаерсы на Ваш второй этаж. Он устал. И он новичок. Но я бы обязательно сделал это! И потом, Вы неправы, поспешив наказать его. Этот человек только что вытащил меня из-под обрыва, когда я упал туда всего несколько минут назад.
-Я не об этом, --как старому знакомому, более миролюбиво сказал супервайзер.—Как его имя, я спрашиваю.
-Рокфеллер!
-Это же нерусская фамилия? – удивился латинос. – Ты что, домой вернулся, не так ли?
-Совсем недавно! –хмыкнул хитроумный Борода.
-А почему раньше не приезжал?
-Раньше я никак не мог.
-Тогда держи! –раскрыл свой лопатник латинос и широким жестом вручил деланному Рокфеллеру «красненькую». –Поздравляю тебя с прибытием в Канаду!
С покоренной ими горы флаеристы спускались весело, по-детски скатываясь на задах.
-Пропьем! Обязательно пропьем! – ликовал маленькую победу Борода-Рокфеллер. В недавнем прошлом был он редким в советской школе учителем русского языка – мужчиной и еще многого не зыбыл за годы двойной иммиграции. – Как говаривали в старой России: «Рубль на водку – два на похмелку!»
-Да уж! –поддержал его летчик. И, завершая конфликтную ситуацию дня, пояснил: -- И пива попьем. У нас в полку, если хорошо, всегда говорили «это – моча»!
****
.jpg){kind=small}
